Все новости

Религиозность связали с опытом военных конфликтов конца ХХ века. По крайней мере, в Уганде, Сьерра-Леоне и Таджикистане

Международная команда социологов выяснила, что чем сильнее люди или их близкие пострадали от войны, тем с большей вероятностью они окажутся членами религиозных объединений и участниками религиозных ритуалов.
Служба, проводимая капелланом для американских морских пехотинцев, 1944 год Sgt. Steele / CC0
Описание
Служба, проводимая капелланом для американских морских пехотинцев, 1944 год
© Sgt. Steele / CC0

Большинство исследований религиозности и войны фокусируются на том, как от религиозных верований и ритуалов люди приходят к солидарности и кооперации, нужной для организованного коллективного действия, включая и конфликт. Правда, результаты исследований противоречивые: одни показывают, что религиозность увеличивает предрассудки, а вслед за ними и агрессию, другие, наоборот, показывают, что религиозность делает терпимее и способствует межгрупповому взаимодействию. А вот обратному пути – от войны к религиозности – посвящено гораздо меньше исследований.

В данном случае исследователи задались вопросом, есть ли связь между военным насилием и религиозностью, которую они определили как членство в религиозных группах и ритуалах.

Их вопрос, как пишут сами авторы, стоял на двух гипотезах. Согласно первой, внешние угрозы (не только войны, но и землетрясения, извержения вулканов и прочие природные катастрофы) заставляют сообщества людей мобилизироваться: строже соблюдать любые социальные нормы, включая и религиозные. Это согласуется с недавним моделированием культурной эволюции, согласно которым внешние угрозы сплачивают общество, так как это необходимо для успешной координации и кооперации в экстремальных условиях. Эта гипотеза объясняет связь войны и социальных норм в целом, включая и религиозные.

Вторая же гипотеза концентрируется на особой роли религии среди прочих видов социального взаимодействия. Согласно ей, религии возникли и распространяются, так как эксплуатируют психологические состояния неопределенности и экзистенциальной тревоги, вызванной войной.  Ритуалы действительно помогают снизить тревожность, а вера в божественную защиту и жизнь после смерти помогают справиться со страданиями и страхом смерти. Таким образом, люди, пережившие войну, нуждаются не просто в социальных отношениях, но именно в религиозных социальных отношениях.

Для того, чтобы проверить валидность этих предположений, исследователи взяли данные трех «естественных социальных экспериментов» в Сьерра-Леоне, где в 1991-2002 году шла гражданская война, Уганде, где в 1986-2006 годах был военный конфликт, и Таджикистане, где после распада СССР и до 1997 года также шла гражданская война.

Исследователи располагали данными, ранее собранными в этих странах в рамках других исследований. Всего было опрошено 1709 человек из 71 населенных пунктов. Все эти люди так или иначе пережили опыт войны, но испытали его в разной степени.

Соответственно, в Уганде к моменту сбора данных прошло пять лет с окончания войны, в Сьерра-Леоне – 8 лет, в Таджикистане – 13. В Уганде почти вся выборка оказалась христианской, в Сьерра-Леоне были и христиане, и мусульмане, а в Таджикистане почти полностью (97%) – мусульмане.

У исследователей была независимая переменная, которую они назвали «общим индексом влияния войны», и зависимая — религиозность. Первую переменную определяли на основе ответов респондентов на несколько бинарных (да\нет) вопросов о том, испытывали ли они войну на себе, были ли только свидетелем или участвовали в событиях лично, а также теряли ли они из-за войны имущество. Также людей ранжировали на две категории в зависимости от того, был ли кто-то из членов их домохозяйства, родственников или друзей убит во время конфликта.

Была и третья переменная, классифицировавшая респондентов на основании вопроса, был ли кто то из их близких ранен (Сьерра-Леоне и Таджикистан) или исчез (вопрос, характерный для Уганды, где похищения людей были обыденностью). В конце все эти три меры дополнили анализом специфичных для каждого места вопросов, на их основании ввели еще одну отдельную переменную.

Меру религиозности определили на основании двух ответов. Первая — членство в религиозных группах (на основании ответа да/нет), вторая — посещение богослужений в церквях и мечетях на основании вопроса, ходил ли человек в церковь на прошлой неделе (данные были только для Уганды и Таджикистана).

На основании всех переменных ученые выявили общий показатель влияния войны. Те, у кого он оказался больше 0, считаются сильно подверженными, те, у кого меньше – слабо подверженными. После этого исследователи взглянули, можно ли использовать величину индекса влияния войны в качестве предиктора религиозности.

Оказалось, что те, кто испытал более сильное влияние войны, более вероятно был членом религиозной группы. И эти результаты проявились в выборках всех трех стран и оказались статистически устойчивы. На них практически не влияли пол, возраст, состав семьи и социально-экономический статус респондента. Ученые также посчитали, снизится ли влияние фактора войны при добавлении в модель других переменных, и пришли к выводу, что маловероятно, что существуют такие переменные, которые бы снизили это влияние. 

Это означает, что те, кто сильнее подвергался насилию (индекс влияния войны больше 0), более вероятно были членами религиозных групп. Эта вероятность увеличивалась в Сьерра-Леоне, Уганде и Таджикистане на 12, 14 и 41% соответственно. Если кто-то из членов семьи был убит, ранен или похищен — это также во всех группах увеличивало вероятность быть членом религиозной группы. При этом ученые проверили, нет ли у членов религиозных групп каких-то специфических признаков, делающих их более подверженными военному насилию, и таких признаков по сравнению с другими людьми не нашли, хотя признают, что они могут быть.

Посещение церквей или мечетей – переменная, доступная для Таджикистана и Уганды, также выявила похожие паттерны: те, кто сильнее страдал от войны, более вероятно ходили в церковь. Исследователей даже удивило, насколько угандийские христиане в этом похожи на таджикских мусульман.

Но это доказало только первую гипотезу – о том, что человек, переживший военный конфликт, стремится стать частью группы. Поэтому ученые ввели еще одну переменную, учитывавшую участие и в гражданских объединениях, от соседских организаций до спортивных клубов. И выяснила, что опыт войны на вероятность членства в них никак не сказывался (т.е. вероятность быть их членом не увеличивалась от роста индекса влияния войны). Кроме того, у респондентов в Уганде также спрашивали, насколько сильно они ценят свою принадлежность религиозному объединению, и сопоставление этих ответов с индексом влияния войны показало, что чем последний был выше, тем больше был шанс того, что в качестве наиболее ценной для них они выберут религиозную группу. Это, по мнению исследователей, подтверждает и вторую, более узкую гипотезу, гласящую, что религия необходима людям для «экзистенциальной стабилизации» в условиях военного конфликта.

Тем не менее, говорить о установлении прямой связи между опытом войны и вероятностью религиозности с опорой на эти данные нельзя, равно как и о какой-либо причинно-следственной связи. У ученых не было данных о том, стали ли люди вступать в религиозные сообщества именно после конфликта. Возможно, данные опросов говорят о том, что жертвами войн, подобных тем, что были в Уганде, Сьерра-Леоне или Таджикистане, с большей вероятностью становились религиозные люди — по причине того, что для сторон в конфликте религиозная идентичность была важным маркером в системе «свой/чужой». Уточнением этого должны быть посвящены дальнейшие исследования. Данное же исследование показало только то, что те, кто более подвержен военному насилию, с большей вероятностью может оказаться членом тех или иных религиозных групп, но что стоит за предсказательной силой «индекса влияния войны», неизвестно.

Как пишут сами ученые, в свете предыдущих работ, связывающих определенные религиозные воззрения и ритуалы с более интенсивными формами кооперации в большие группы, им представляется важным то, что возможно наличие цепочки «война->религия» замыкает петлю, в которой война приводит к росту религиозности, та подпитывает парохиальную кооперацию (т.е. рост паствы), а это, в свою очередь, может служить катализатором для следующего цикла конфликтов.

Сегодня ученые уже неплохо представляют, что религии — не просто набор суеверий. Они необходимы обществу, так как берут начало из самых глубинных основ человеческой психики.

 Евгения Щербина