За последний век средняя продолжительность жизни людей выросла как никогда прежде, а о ее устройстве мы узнали больше, чем за предшествующие тысячелетия. Изменилась и смерть. Хотя людей стало больше, а умирать они не перестали, мы реже видим смерть собственными глазами. Момент, когда она наступает, часто удается оттянуть — настолько, что отличить мертвого от живого едва ли не сложнее, чем в былые времена. Обо всем этом с примерами из собственной практики кардиолог Хайдер Варрайч пишет в книге "Современная смерть. Как медицина изменила уход из жизни".
В приведенном отрывке речь идет о том, как средоточие жизни стали искать не в сердце и легких, а в мозге. Важную роль в этом деле сыграл американец Генри Бичер. Наблюдая за "больными в безнадежно бессознательном состоянии", он предложил заново определить жизнь и смерть, чем привлек к себе внимание.
Получив в 1967 году письмо от Бичера, декан Гарвардской медицинской школы объявил о создании комитета, который должен был решить, действительно ли кто‑то может считаться мертвым, несмотря на то что у него сохраняется сердцебиение или способность дышать с помощью аппарата искусственной вентиляции легких. Бичер был назначен председателем этого комитета, и он собрал настоящую сборную специалистов, которая включала трех неврологов, нейрохирурга, хирурга‑трансплантолога, профессора права, историка медицины и других специалистов. Вероятно, члены комитета осознавали, что сделанные ими выводы окажут влияние не только на медицину, но и в целом на восприятие смерти обычными людьми. Их отчет был опубликован в номере The Journal of the American Medical Association от 5 августа 1968 года; даже сами его авторы не могли представить, что он повлияет на социальные, правовые, медицинские и философские аспекты смерти в большей мере, чем любой предшествующий документ. Достаточно отметить, что именно благодаря этому отчету в повседневный язык вошел термин "смерть мозга"— что бы мы ни думали о его оправданности.
Однако прежде чем начать разбираться, что такое смерть мозга, важно понять, как работает сам мозг и как он определяет наши представления о жизни и сознании. Головной мозг и спинной мозг в совокупности формируют центральную нервную систему, а сам головной мозг можно разделить на такие крупные части, как мозговой ствол и конечный мозг, который состоит из двух знаменитых, покрытых складками полушарий, заполняющих наш череп. Мозговой ствол — это целый ряд структур, которые крепятся к полушариям и соединяют головной мозг со спинным. Ствол выполняет несколько важных функций: он содержит в себе все нервные пути, идущие от спинного мозга к головному. Эти пути отвечают за движения и ощущения во всех частях тела ниже лица, включая конечности и задействованные в дыхании мышцы. Мозговой ствол служит и местом соединения с мозгом черепных нервов, отвечающих за вкус, запах и зрение, а также за движения и чувствительность лица. Кроме того, ствол участвует в формировании одной из самых удивительных особенностей того, что в разговорной речи мы называем жизнью, — сознания.
Гарвардский комитет обращался к юридическому сообществу в той же мере, что и к медицинскому, ясно осознавая, как сильно суды отстали от успехов медицинской реаниматологии. Комитет отмечал, что "закон исходит из предположения, что медицинские критерии смерти устоялись и не вызывают сомнения у врачей", добавляя, что суды по старинке продолжают полагаться в определении смерти на показатели жизненно важных функций.
Таким образом, основной задачей гарвардского комитета было "определить необратимую кому как новый критерий смерти" и "выявить характеристики навсегда отказавшего мозга". Комитет сосредоточил свое внимание на четырех основных критериях смерти мозга. Во‑первых, речь шла о невосприимчивости к любым внешним раздражителям, включая сильную боль и шум. Во‑вторых, человек после смерти мозга не может двигаться или самостоятельного дышать. Для пациентов, подключенных к аппарату искусственной вентиляции легких, был предложен специальный "апноэ‑тест", который позволяет врачам определить, действительно ли пациент не дышит, не лишая при этом людей с функционирующим мозгом поставляемого аппаратом кислорода. В‑третьих, не должен фиксироваться ни один рефлекс организма. Нам известен ряд врожденных автоматических рефлексов, которые люди приобрели или не успели потерять в ходе эволюции. Заставляющее ногу разогнуться сокращение мышцы бедра после легкого удара под коленной чашечкой — это пример спинального рефлекса; автоматическое моргание при прикосновении к глазу или сужение зрачков в ответ на свет — рефлексы головного мозга. Необходимым условием смерти признавалось отсутствие как спинальных рефлексов, так и рефлексов головного мозга. Четвертый и последний критерий требует, чтобы электроэнцефалограмма на протяжении 10 или 20 минут представляла собой прямую линию без какой‑либо заметной реакции на болевые или звуковые раздражители.
Комитет рекомендовал, чтобы соответствие пациента этим критериям устанавливалось специалистами, которые одновременно не были его лечащими врачами и не были задействованы в возможной последующей пересадке его органов. Первые три критерия — это тесты, которые любой врач может выполнить прямо у койки больного, однако лучше всего этому обучены неврологи. Стоит отметить, что этим трем критериям будет удовлетворять и больной, у которого обширную и непоправимую травму получил один лишь мозговой ствол. Четвертый критерий, ЭЭГ, отражает электрическую активность полушарий головного мозга и соответствует тому, что можно назвать высшими функциями мозга. Протокол гарвардского комитета требовал выполнить все эти тесты дважды с перерывом в 24 часа, а также в отсутствие таких состояний, как переохлаждение или передозировка веществами, которые могут подавлять работу нервной системы. Пациент, который удовлетворял всем четырем критериям, более не был пациентом. На самом деле он был трупом и должен был быть объявлен умершим.
Гарвардские критерии были опубликованы в тот момент, когда роль смерти в общественной жизни и массовой культуре резко возросла. Движимая технологиями, приправленная политикой и запятнанная страхом, с 1960‑х годов смерть стала настоящей одержимостью, способствуя продажам газет, книг, фильмов и музыкальных записей. Именно в 1960‑е смерть была "открыта заново" и привлекла к себе ученых всех специальностей, включая социологию, историю, антропологию, юриспруденцию, этику и, конечно, медицину. Однако пока смерть становилась все более важной темой общественного и академического дискурса, все меньше людей наблюдали ее в реальности, так как уход из жизни все чаще переносился в стены больниц.
После публикации гарвардских критериев возникло понимание важности определения смерти. Ранее, когда решения об объявлении лица умершим выносились на рассмотрение суда, судьи чаще всего полагались на "Юридический словарь Блэка" (Black’s Law Dictionary). Он мало чем им помогал, бездарно определяя смерть как "конец жизни; прекращение существования", хотя и добавлял после этого более конкретную формулировку: "полное прекращение кровообращения и остановка жизненно важных функций, таких как дыхание, биение пульса и т.д.". До появления гарвардских критериев суды автоматически "принимали во внимание" это определение, ошибочно полагая, что в медицинском сообществе по этому вопросу достигнут полный консенсус.
Гарвардские критерии сыграли важную роль в привлечении всеобщего внимания к переменам в понимании смерти, и их влияние стало ощущаться в судах почти сразу после публикации в 1968 году. Более того, смерть в то время была настолько горячей темой, что даже для их включения в законодательство потребовалось всего около года.