Последние 30 лет академическая наука переходит к организации по лекалам делового мира (иногда это называют неолиберальным управлением, иногда — New Public Management). От ученых и научных организаций требуют повышать эффективность в деле «производства нового знания», оцениваемую по наукометрическим показателям: регулярно публиковаться, «растить» индекс Хирша, целить в журналы с импакт-фактором повыше и так далее.
За стенами академии, однако, тоже есть исследователи — они работают на индустрию: большие корпорации содержат отделы исследований и разработок (R&D), а между ними и академической средой расположились технологические стартапы. Их работа нацелена не на производство нового знания в том виде, как его сегодня принято понимать, т.е. не на публикацию научных статей, а на создание конкретного продукта или как минимум его прототипа для последующего выхода на рынок. В случае с областью биотеха, которую рассматривали австрийские исследователи, это, как правило, первый этап создания новых лекарств.
Таким образом, неопределенность, фундаментально «вшитая» в исследовательскую практику, присуща работе как в стенах академии, так и вне их. Причем она имеет двойную природу. Одна из них — неопределенность исследовательского пути, чисто эпистемическая, т.е. связанная с получением нового знания: получится или не получится эксперимент и что вообще в его результате станет известно? А другая — социоэкономическая, связанная с карьерой и личным будущим исследователей: получится ли из их работы хорошая статья? Дадут ли лаборатории новый грант или нет? Выйдет ли на рынок их продукт? Будут ли они востребованы на рынке труда?
Взяв эту ситуацию (есть сроки и заявленный результат, на получение которого им выделено финансирование, но еще неизвестно, получится ли «выжать» из природы нужный результат), социологи Максимилиан Фохлер и Лиза Зигль решили выяснить, есть ли разница в том, как воспринимают эту неопределенность и как с ней справляются ученые по разные стороны стен «башни из слоновой кости».
Фохлер и Зигль брали биографические интервью: их интересовало, как развивалась карьера и научные поиски информантов, что те думают о собственных процедурах создания нового знания. Всего ученые взяли 51 интервью — они разговаривали с участниками 12 академических коллективов и сотрудниками четырех биотехнологических стартапов, активно ведущих исследования. Для интервью выбирались ученые разного уровня и разных должностей, из разных дисциплин (но с упором на молекулярную биологию).
Сработает ли эта штука?
В лабораториях молекулярных биологов мало что контролируется полностью, отмечают исследователи: ход исследования постоянно задерживают то одни, то другие необъяснимые проблемы, работавшие прежде процедуры перестают это делать, а многообещающие подходы ни к чему не приводят.
Австрийские исследователи пишут, что, по их мнению, подмеченная еще 20 лет назад особенность биологов сохраняется: ученые в этой области настроены очень прагматично и озабочены прежде всего тем, чтобы заставить вещи работать как надо, не особенно переживая о том, почему именно их методы и эксперименты приводят к успеху или провалу. Они не размышляют об «эпистемической неопределенности» своих результатов, как физики (тут важно оговориться, однако, что сравнивают в этой статье биологов с физиками из монографии двадцатилетней давности). Исследователи ссылаются в этом на респондентов:
Или:
Как показали интервью, академическим ученым не очень важно, по какой причине итоговые данные не показывают ожидаемый результат — от того ли, что они им не хватило навыков для того, чтобы отсечь все сторонние факторы, или потому, что искомый эффект слабее, чем ожидалось. Исследователи много месяцев или даже лет «крутят настройки» экспериментов и только потом бросают их.
Прагматичный настрой и желание «заставить вещи работать» разделяют и в биотехе. Более того, здесь людей беспокоит не просто успех эксперимента, но и сроки, за которые его добиваются. Даже самых хороших данных, пишут Фохлер и Зигль, в биотехе недостаточно: они лишь база для движения дальше, к экспериментам с животными и клиническим испытаниям. Прикладникам, в отличие от академических ученых, очень важно понять, в чем причина неудач — в «кривой» методике эксперимента или в принципиальных недостатках подхода (например, побочных эффектах в остальном действенного препарата). В целом же в индустрии более оптимистично смотрят на неудачи: коммерческий успех одного эксперимента окупает провалы десятков других.
Буду ли я работать?
Живущие в логике NPR академические институты нанимают и увольняют сотрудников, исходя из «повестки», которая, соответственно, задается финансированием, т.е. все теми же грантами и исследовательскими программами. Как следствие, многие молодые исследователи, уже защитившие свои диссертации, но не получившие постоянной ставки, — постдоки — становятся «академическими фрилансерами», а их дальнейшее будущее напрямую зависит от того, насколько «хорошие» публикации они будут выдавать, кочуя от одного проекта к другому, и насколько конкурентоспособным будет выглядеть их резюме.
«Проектификация», а вместе с ней «темпорализация» (ограничение конкретными сроками) и «прекариазация» (опирающаяся на временные контракты с исполнителями без долгосрочных гарантий) науки часто заставляет молодых ученых заботиться о своем личном успехе, измеряемом наукометрическими индикаторами, в ущерб своей лаборатории и тем более прогрессу знания в целом. Тесная связка между отсутствием открытий и «увольнением» из науки способствует консерватизму и осторожности в выборе исследовательских вопросов.
Говоря о неопределенности, связанной с карьерным будущим, информанты четко разделились на две категории. Руководителей научных коллективов заботила прежде всего работа по преодолению неопределенностей, связанных с получением финансирования на их проекты. В австрийской университетской системе постоянную зарплату получает только руководитель и несколько технических сотрудников, остальные средства выделяются в виде грантов национальных и европейских фондов, реже — от бизнеса. Некоторых руководителей беспокоило, что в условиях неполного финансирования их группу просто расформируют (хотя лично им сокращение не грозило).
Молодых ученых, напротив, вообще не заботило будущее их коллектива — они говорили только о собственных перспективах. Их фрустировало пребывание на временных (два-три года максимум) контрактах без шансов продления (в Австрии временные контракты не могут быть продлены дольше чем на шесть лет с одной и той же институцией) и необходимость в будущем искать себе место в другой лаборатории и, возможно, в другой стране в условиях жесткой конкуренции. Они в целом считают академическую карьеру крайне рискованным занятием:
Фохлера и Зигль поразило, что даже в таком уязвимом положении почти никто из опрошенных ученых даже не думал о карьере вне академической науки. Жизнь за пределами университета казалось им страшной:
Биотехнологические стартапы также живут в ситуации перманентного риска: и основатели, и рядовые сотрудники понимают, что шансы на научный и коммерческий успех невысоки. На каждом новом этапе поиска инвестиций компания может обанкротиться, а ее ученые — остаться без работы. Неожиданным оказалось другое: в отличие от университетских исследователей, сотрудники не видят в этих рисках экзистенциальную угрозу.
Прекращение финансирования, переход из одной сферы в другую для них — норма жизни, а не апокалипсис. Они прекрасно понимают, что компаниям свойственно разоряться. Возможно, причина такого спокойствия — бОльшая карьерная гибкость, чем у академических ученых.
Как приручить неизвестность?
Пребывание в перманентно подвешенном состоянии мало кому нравится, и неудивительно, что ученые изыскивают множество стратегий по борьбе с рисками. Руководители исследовательских коллективов озабочены тем, чтобы группа стабильно выдавала хорошие публикации и таким образом поднимала свой престиж в глазах грантодателей, дабы повысить шансы на получение дальнейшего финансирования.
Они, как выяснилось, реализуют стратегии двух типов. Во-первых, набирают по максимуму грантов и проектов с различными сроками реализации и таким образом находят деньги на продление контракта с сотрудниками. Или подают заявки на проекты, требующие экспериментов, которые уже проводятся (но об этом пока не знают грантодатели):
Во-вторых, они диверсифицируют риски — распределяют своих подчиненных, аспирантов и постдоков прежде всего по разным проектам, более или менее рискованным, чтобы не класть все яйца в одну корзину. В результате исследовательская группа застрахована от полного провала.
Однако издержки этой стратегии состоят в том, что молодым ученым приходится заниматься не тем, что принесет им славу и успех, а тем, что поручил им руководитель, исходя из интересов выживания его «академического бизнеса». Для начальника разбиение фронта работ на отдельные проекты, различающиеся по шансам на успех, — это рациональная стратегия для снижения рисков. А для аспиранта, которому поручили заведомо «проходной» проект, не приносящий ярких публикаций в резюме, это тупик и провал.
Попасть в такую ситуацию очень боятся многие молодые информанты. И они же придумывают свои стратегии по борьбе с неопределенностью, предельно индивидуалистические и равнодушные к общему благу своей дисциплины или коллектива (сражаются друг с другом за то, чтобы быстро «заработать» статусные публикации или хорошие данные).
Руководители биотехнологических стартапов используют примерно те же стратегии. Они диверсифицируют источники инвестиций, добиваясь различных временных рамок реализации проектов. Также стартапы пытаются вести исследования в разных направлениях — так, чтобы, например, провал клинических испытаний по одному из них не привел к банкротству всей компании.
Принципиальное отличие от университетской науки состоит в отсутствии индивидуальной выгоды в успехе отдельного проекта.
Поскольку в индустрии карьера не зависит от успеха отдельного проекта, с неудачными легче покончить и перекинуть ресурсы на более перспективные направления:
Социологи приводят историю одного из информантов, которая перешла в индустрию из академической области и была удивлена, что, когда ее первые проекты не закончились успехом, ее не уволили, а просто перебросили на другие задачи:
По всей видимости, заключают Фохлер и Зигль, в индустрии отдельные ученые чувствуют больше ответственности за общее дело (успех фирмы), потому что от этого зависит их собственная занятость. Поэтому они быстрее сообщают о негативных результатах, делятся данными и так далее.
Вывод, который делают социологи с опорой на свои данные, такой: будучи в равной степени поставлены в зависимость от фундаментальной неопределенности исследовательской работы, академическая среда и бизнес отличаются тем, как распределяются «естественные» риски научного поиска между всеми участниками процесса.
В академии основной конфликт разворачивается между интересами исследовательских групп и интересами отдельных ученых, потому что последние заинтересованы в том, чтобы присвоить себе успешные исследования и не «замараться» слабыми результатами, а лидеры групп озабочены тем, чтобы доводить до успеха и не бросать как можно больше проектов — независимо от их значимости и реальной применимости, чтобы «стричь» с каждого финансирование. Соответственно, наибольший страх отдельного постдока связан с проигрышем в борьбе за то, чтобы оказаться в авторах «золотой» статьи, его не заботит суммарный успех или неуспех всей исследовательской группы, поскольку «командным игрокам» постоянная ставка не гарантирована.
В индустрии же борьба за успешный проект внутри группы оказалась намного менее релевантной: и сотрудники, и руководители заинтересованы в том, чтобы как можно раньше идентифицировать «гиблые» проекты и сфокусироваться на наиболее многообещающих, поэтому неудовлетворительные результаты исследований не пугают ведущих их сотрудников. Социологи полагают, что биотехнологическим компаниям удалось равномерно «распылить» риски, связанные с зашитой в исследовательскую практику неопределенностью, между всеми своими сотрудниками и таким образом их сплотить вокруг общей цели. В то время как академия, перейдя на «проектную» схему производства знания, с этим не справилась, столкнув бОльшую часть неизбежных рисков, связанных с исследовательской деятельностью, на тех, кто находится в самом начале своей карьеры.
Артем Космарский