Прекариатом в социальных науках называют низкоквалифицированных, низкооплачиваемых и социально незащищенных рабочих, которых можно уволить в любой момент без выплаты компенсаций. Эта социальная прослойка в последнее время активно изучается социологами, политологами и экономистами: обсуждается, почему их рабочие контракты так ограничивают их в правах, с чем связана низкая оплата труда и могут ли они вообще самореализовываться на своей работе. Исследователи сходятся на том, что у таких работников выше риски жизни и здоровью, они с большей вероятностью могут подвергнуться несправедливому обращению со стороны работодателя, а их работа нестабильна и не позволяет им выстраивать траекторию профессионального развития.
При этом, указывают авторы нового исследования, опубликованного в журнале Economic and Industrial Democracy, в научной литературе практически не подвергается сомнению существование прекариата как класса, то есть как сообщества людей, которое осознает, что у них есть общие проблемы и интересы, которые они могли бы коллективно отстаивать. Почему-то считается, что такие работники ощущают свое отличие от более социально защищенных слоев населения и потому готовы протестовать и следовать за политиками-популистами, которые обещают им улучшение условий жизни и труда. И авторы исследования решили это проверить.
Они провели 77 глубинных полуструктурированных интервью с представителями трех групп прекариата — уборщиками из крупного клинингового агентства, сиделками и наемными работниками на фермах, часть из которых были мигрантами. Людям задавали вопросы об их отношении к их работе, жизненном пути, дальнейших планах, а также причинах приезда в Британию, если они были мигрантами, и позволяли отвечать в свободной манере. Все разговоры записывались, а затем ответы респондентов специальным образом кодировались и анализировались так называемым методом конденсации смысла, при котором весь неструктурированный текст (например, рассказ человека) сводят к нескольким общим темам, в них выделяют смысловые точки, выясняют значение этих смыслов, а затем эти смыслы обобщают, получая общее отношение говорящего к теме.
Выяснилось, что у собеседников социологов весьма разное отношение к своему положению. Мигранты, несмотря на тяжелые условия труда, признавали, что они зарабатывают хоть и мало, но все равно намного больше, чем у себя на родине, так что особой несправедливости по отношению к себе не ощущали. Их не беспокоила судьба других мигрантов и они не стремились общаться с ними. Никто не называл себя прекариатом — у каждого были свои причины приехать на заработки и никаких групповых интересов в своих рассказах они не обнаруживали.
Уборщики работали в одной компании и в этом смысле ощущали некоторую групповую солидарность, но о более широкой солидарности с другими уборщиками из других компаний тоже не задумывались. Сиделки ощущали единство с товарищами, но только в рамках своего небольшого рабочего коллектива. Они не ощущали, что остались без жизненных перспектив и необходимости за них бороться. Кроме того, все три группы работников не обнаруживали и какой-либо явной готовности следовать за политиками-популистами.
В итоге ученые сделали вывод, что думать о прекариате как о некотором едином классе, который осознает свои проблемы и общие интересы, — преждевременно, и отдельно упрекают своих коллег в том, что те загодя начали говорить о становлении «нового опасного класса». Среди таких работников трудно выявить даже более-менее устойчивые группы, отмечают исследователи, ссылаясь на полученные ими эмпирические данные.
Персональные жизненные истории, карьерные траектории и индивидуальный опыт оказываются не менее, а может быть, и более важны для самоопределения, чем групповые проблемы. И, как могут судить британские социологи, сама по себе прекарность занятости вообще не обязательно может служить основанием для того, чтоб предполагать наличие какого-то общего опыта для людей.
Иными словами, не исключено, что классовое самосознание прекариату все еще не на чем строить.
Так что определение прекариата надо корректировать, учитывая более сложные социальные контексты, в которых существуют люди.
Попытки ученых всего мира понять, почему же одни люди богатые и счастливые, а другие бедные и несчастные, пока не увенчались успехом, однако, судя по всему, процесс социального расслоения начался очень давно — еще в каменном веке, то есть сопровождает всю историю человеческого вида.
Евгения Щербина