Название «Аптекарский огород» прямо отсылает к первоначальной функции не самого большого, но, вероятно, самого популярного ботанического сада России: в 1706 году Петр I основал его как огород для выращивания лекарственных растений, а находился он в ведении аптекарского приказа — предшественника Министерства здравоохранения. По легенде, царь собственноручно посадил здесь три дерева: ель, пихту и лиственницу — «для наущения граждан в их различии». Через сто лет сад купил Московский университет, и теперь Аптекарский огород — подразделение биологического факультета МГУ.
В его коллекции более 2000 видов деревьев, кустарников и травянистых многолетних растений, 150 видов хвойных, 200 видов лекарственных растений, одна из самых больших в мире коллекций орхидей — около 1100 таксонов и более 2500 суккулентов. В суккулентную оранжерею я и направляюсь, чтобы узнать, что за люди здесь работают.
Кактусы
В суккулентной* оранжерее очень тепло, ведь большинство находящихся здесь растений — уроженцы пустынь. Среди них есть гигантские кактусы выше человеческого роста и совсем крохотные растения, похожие на камешки. Курирует все это богатство Ярослав Морозов, получивший в Тимирязевской академии образование по профилю садоводства и ландшафтной архитектуры, а затем — биотехнологий.
СПРАВКА «Чердака»
*Суккуленты — это растения, способные запасать воду в своих мягких тканях. Помимо кактусов это, например, многие виды алоэ и молочая, и даже некоторые виды бромелиевых (к ним относится ананас).
— Как ни странно, у меня, в отличие от большинства сотрудников нашей оранжереи, профильное образование, — говорит Ярослав. — Например, Дмитрий Семенов, главный публицист по кактусам в стране, по образованию герпетолог, то есть специалист по рептилиям. Он был здесь куратором до меня.
Пока мы обходим оранжерею по деревянным тропинкам, Ярослав рассказывает, что его любимое семейство — ксанторреевые. К нему относятся алоэ и гастерии. А еще — толстянки, у которых в соответствии с названием толстые листья и стебли. Пожалуй, самая известная толстянка — денежное дерево, по-научному — Crassula.
— На данный момент это одна из самых популярных групп растений у коллекционеров во всем мире, но особенно в Азии, потому что там зимы соответствующие. Их великое многообразие, они легко гибридизируются, и можно получить разные сорта, — поясняет Ярослав.
По его словам, в коллекционировании растений, как и в моде, есть тренды и они меняются буквально ежедневно. Если какой-то любитель получает новый редкий гибрид, он тут же выставляет его на рынок.
— Малюсенькое растение может стоить и два миллиона рублей. Но буквально через неделю оно уже теряет в цене, а через полгода оно есть у всех, и цена падает, — говорит мой собеседник.
Есть, правда, и вечные ценности — например, некоторые виды хавортий. В коллекции Аптекарского огорода их нет, но он, по словам Ярослава, к этому стремится. Особенно ценятся хавортии вариегатные. Такие пестрые экземпляры на интернет-аукционах ценятся вдвое, а то и в десять раз выше, чем обычные.
СПРАВКА «Чердака»
Вариегатность — это естественная мутация растения, при которой у него появляются клетки, неспособные вырабатывать хлорофилл. Из-за этого растение становится пестрым.
— Добиться пестрого листа можно разными способами, — продолжает Морозов. — Если хлорофилла мало или нет совсем, не будет фотосинтеза и растение погибнет, поэтому такой лист по возможности прививают на зеленые растения. Есть заводчики, которые выводят такие растения с помощью биотехнологий, в пробирке. Но есть и недобросовестные люди, которые получают вариегатность путем химических обработок мутагенами. Тогда она держится недолго, и растение может ее потерять в процессе роста. Таких заводчиков заносят в черный список, потому что ценятся только природные мутации, которые можно культивировать.
В Аптекарский огород растения попадают разными путями. Налажен обмен с другими ботаническими садами, но иногда растения приносят и коллекционеры.
— У нас есть база данных, где значатся и частные лица, и организации, которые подарили нам свои растения. Любой человек, который разводит растения у себя дома на подоконнике, может принести экземпляр, и, если его нет в коллекции, мы можем оставить его у себя, пометив на бирке, кто принес. — говорит Морозов. — Естественно, растения разрастаются, так что у нас есть небольшой обменный фонд, который мы предлагаем коллекционерам и другим ботаническим садам.
В том, что энтузиасты суккулентного дела не только обмениваются с садом растениями, но и посещают его, я убеждаюсь тут же. Проходящая мимо пожилая женщина интеллигентного вида, видя, что тут идет беседа с профессионалом, не упускает возможность задать вопрос:
— Скажите, в народе есть название «кактус-декабрист», а как на самом деле он называется?
— Шлюмбергера (ударение на второй слог — прим. ред)!
Она указывает на растение на одной из дальних полок, покрытое розовыми цветами.
— А почему они не в декабре, а сейчас цветут?
— Там не только они, там еще есть растения, очень похожие на декабриста.
— Нет, у меня дома декабрист, и у него сейчас тоже почки, в апреле.
— Все зависит от условий зимовки. Некоторые только к этому времени набрали бутоны
— А в декабре тогда почему не цветут?
— Все зависит от условий произрастания — какие-то в декабре цветут, а некоторые сейчас.
— Ах вот как!
Мы продвигаемся дальше по коллекции, и Ярослав поясняет, что в целом размножение растений не приоритетная задача для Аптекарского огорода, так как места в нем мало, и даже тем экземплярам, что есть, не дают разрастаться так, как они могли бы сделать это в дикой природе. В коллекции, как и во всех ботсадах, хранится не более 2-5 экземпляров одного вида. Некоторые из них обладают необычными свойствами. Собеседник указывает мне на ничем с виду непримечательный крестовник.
— Это группа африканских растений, которую в фармацевтике используют для получения некоторых полезных веществ. Но вообще оно ядовито. По легендам, некоторые крестовники использовало семейство Борджиа, чтобы травить неугодных. Эти растения оказывают канцерогенный эффект, который проявляется спустя некоторое время. Надо постоянно человеку такое скармливать, а спустя два-три месяца он погибает от цирроза печени. В XVII—XVIII веках не очень разбирались, отчего наступила смерть.
Научная работа в отделе связана главным образом с агротехникой, то есть подбором оптимальных почв, полива и микроклимата оранжереи. Ярослав подводит меня к небольшой многоярусной полке, где в миниатюрных горшочках стоят кактусы, освещаемые светодиодными лампами разных цветов.
— У нас тут тестируется освещение отечественных и зарубежных производителей как альтернатива привычным советским людям натриевым и ртутным лампам, — говорит Морозов. — В этом отсеке лампы желтые, а в этом — белые. Смысл в том, что можно, подобрав оптимальный спектр, сильно экономить на электроэнергии. Те же натриевые лампы позволяют имитировать практически весь солнечный спектр, но они потребляют довольно много энергии и не очень долговечны. Светодиоды лишены этих недостатков, но для каждой группы растений необходимо подобрать оптимальный спектр и интенсивность освещения.
Ярослав показывает на кактусы, освещенные одновременно синим и красным светом, и кактусы, освещенные только красным.
— Как видим, эксперимент на гимнаколициумах показал, что дальний красный повлиял на рост корневой системы, способствовал росту и количеству бутонов, но не их формированию. Ниже мы видим, что один гимнаколициум уже цветет. Как видим, кактусам красный уже не так важен. Хотя дальний красный важен для формирования корневой системы, потому что, несмотря на то что у нас тут была зимовка 10-15 градусов, корневая система развивалась, но меньше развились цветки.
Мы заходим в отдельное небольшое помещение, огороженное стеклянными стенами. Здесь на всех горизонтальных поверхностях стоят горшки с маленькими трогательными цветущими кактусами — это маммиллярии. Некоторым из них по 40—50 лет. Есть и экземпляры из личных коллекций Дмитрия Семенова — «главного по кактусам». Справа от меня полка с растениями, которые выглядят плоховато. Собственно, они выглядят как безжизненные стволы деревьев из страны лилипутов.
— Здесь у нас тепличка для самых теплолюбивых, — кивает Ярослав, заметив мой интерес к миниатюрным стволам. — Либо те, что требуют прививок, либо растения, которым было нехорошо, и они реанимируются.
— Это больничка у вас тут такая?
— Не только больничка. Тут и адениумы, например, которые нуждаются в теплой зимовке, даже несмотря на то что они теряют листву. Сейчас от них остались одни стволы, но приходите в мае — они будут покрыты листвой и начнут цвести.
Оказывается, маленькие мертвые стволы без листьев и были живыми адениумами. От них я подхожу к другому столу. На нем стройными рядами стоят горшки, в каждом из которых лежит по два маленьких пыльных камешка. Эти растения так и называют — «живые камни», а ботаникам они известны как мезембриантемовые: литопсы, конофитумы и другие.
— Это самая сложная группа для выращивания в домашних условиях, потому что им крайне необходима аккуратная сухая зимовка и большое количество освещения, — рассказывает Ярослав. — И они очень медленно растут. Нормальная форма — это два основных листа и два старых. То, что вы видите, — взрослое растение, и больше оно не вырастет. Это всё разные виды, видите этикетки?
— Когда вы учились в Тимирязевской академии, то уже тогда хотели работать в ботаническом саду? — спрашиваю я.
— Да нет, случайно вышло. Я работал в оранжерейном комплексе при академии, но по ряду причин он пришел в запустение, прекратилось финансирование — пришлось искать новое место работы, а здесь появилась вакансия на куратора. Куратор — это фактически администратор, он должен вести штатное расписание, отвечать за закупки и отвечать за то, чтобы в оранжерее был субстрат, у растений — освещение, следить за температурным режимом, вести работу агронома, составлять график удобрений, план пересадок. Правда, до пересадок я дохожу дай бог раз в неделю.
— А чем вам вообще интересны растения?
— Мне нравится, что, если ты подобрал индивидуальный подход к растению, оно тебе отвечает взаимностью — тем, что активно растет и развивается в большой красивый экземпляр. Или не в большой, но правильно сформированный, как в природе. Хотя в ботанических садах они никогда не выглядят как в природе, где на них действуют животные, погода, эрозия ветра, особенности субстрата. Они выглядит неухоженно. В ботсадах мы видим растение таким, каким почти никогда не увидим в природе.
Личная амбиция Ярослава — продолжать научную работу, ведь целые семейства растений до сих пор плохо изучены. По его словам, растение становится интересно широкому кругу ученых чаще всего, если у него есть коммерческая основа, например оно может стать источником лекарства.
Пальмы
Из пустыни с кактусами я перехожу в субтропики, то есть пальмовую оранжерею, которая находится в ведении Виталия Аленкина. Он окончил биологический факультет МГУ и через какое-то время получил предложение занять должность руководителя коллекции тропических растений. Теперь он ответственен за пять оранжерей, две их которых открыты для посещения, а из трех других растения выносят на всеобщее обозрение только во время цветения. Растениями Виталий, по его словам, заинтересовался еще в школе.
— В какой-то момент я приболел, и, пока находился дома, мама принесла книгу, которая называется «Путешествие с домашними растениями» Николая Верзилина. Мне настолько понравился живой язык, как там описываются растения из разных точек земного шара, какие опыты с ними можно проводить... Можно сказать, эта книга стала в моей жизни судьбоносной — так появился мой интерес именно к растениям. Потому что, как все маленькие мальчики мечтают стать в детстве танкистами или космонавтами, я хотел стать железнодорожником, но после появления этой книги стал интересоваться растениями, а железная дорога осталась моим хобби — я до сих пор интересуюсь, фотографирую поезда.
В это время мы проходим мимо пальм, ароидных растений, к которым относится популярная монстера, и тропической крапивы мериокарпы, листья которой имеют волоски, хотя не жалят. Здесь же растет кофейное дерево, авокадо, ананасы, гуавы и эпифиты — растения, живущие на других растениях. Воздух здесь теплый и влажный, в верхней одежде очень быстро становится жарко, и все же зимой здесь немного холоднее, чем в водной оранжерее, где содержатся растения самых тропических центральных джунглей. Именно туда и ведет меня Виталий.
Кувшинки
— Здесь вы можете видеть большое количество разных орхидей. А вот водные и прибрежные растения, — мой собеседник все это рассказывает явно не впервой. — А сейчас мы перейдем к водным и прибрежным растениям, которые обитают вдоль русел тропических рек. А вот какао — видите цветки на стволах? Такое свойство большинства тропических растений называется каулифлория, когда цветки образуются на стволах и ветвях, а не на маленьких веточках в пазухах листьев. Это потому, что потом образуются довольно крупные плоды, которые только ствол и ветви смогут выдержать.
Экспозицию водных растений открыли в Аптекарском огороде в том числе и ради самой большой в мире кувшинки — виктории амазонской. До 50-х годов прошлого века ее выращивали в субтропической оранжерее, но это было довольно затратно, и культивирование виктории надолго прекратилось и возобновилось лишь два года назад. Широкий лист кувшинки плавает по воде в центре оранжереи. Правда, лист этот намного меньше того, что можно увидеть в энциклопедиях.
— Вот там, смотрите, цветок розовый лежит на воде. Он уже закрылся, потому что первый раз цветет в 5 утра, а ближе к вечеру он цветет второй раз, но уже в другом цвете — сначала белый, потом розовый. Это связано с опылением. Когда растение в белом цвете, то это мужская стадия цветения — тычинки, и на них — пыльца, при этом женские цветки с пестиками невосприимчивы к ней. Прилетают жуки, перемазываются в пыльце, температура цветка в это время даже повышается на несколько градусов в отличие от температуры воздуха. Иногда цветки закрываются и удерживают насекомых, чтобы они получше перемазались. А потом оно открывается, насекомое улетает, пыльца уже не эффективна, а прилетают жуки с других цветков и опыляют уже другие, пестичные цветки. Получается, в одном цветке мужские и женские цветки. А бывают раздельнополые растения, например пальмы. У них отдельно цветки на мужских растениях и отдельно на женских, — объясняет Виталий.
Финиковая пальма, которая встречает посетителей сразу у входа в субтропическую оранжерею, как раз раздельнополая, поэтому никогда не дает плодов. «Это мужской экземпляр, ему подружки не хватает», — поясняет Виталий.
Зато другие тропические растения в оранжерее прекрасно самоопыляются и дают плоды. Это гуава, бананы, папайя. Мы как раз проходим мимо нее — недавно на ней поспел единственный сладкий плод, и кто-то из посетителей уже успел его сорвать — к большому огорчению всех сотрудников и Виталия.
— Это же та папайя, которую украли недавно? — спрашиваю я.
— Да, хотя часть плодов осталась, а вот другая была несколько ниже для посетителей, — отвечает куратор оранжереи.
— Вы не выяснили, кто ее украл?
— Ну а как это выяснишь? Камеры к каждому растению не поставишь. Только на порядочность посетителей и рассчитываем.
Ядовитые растения здесь тоже есть. Виталий обращает мое внимание на дерево с длинными листьями, похожее на манго. Это цербера, или дерево самоубийц. Все его части и даже древесина крайне ядовиты. Ее нельзя сжигать поблизости от жилищ из-за ядовитых паров, которые она при этом испускает.
— Кто не знает, путает его с манго, съедает и может умереть. Мы его подальше отставили, — комментирует Виталий.
Пробежавшись взглядом по кувшинкам, манграм («Видите воздушные корни? Они растут медленно, но уверенно — 2-4 листа в год»), папирусу («Не тот, что выращивают в домах, — это папирус очереднолистный, а у нас тот самый, египетский») мы подходим к стеклянной банке, в которой плавают очень мелкие зеленые бусины.
— Это самое маленькое в мире растение — вольфия бескорневая, — говорит Виталий. — Каждое отдельное тельце цветет, но без микроскопа вы этот цветок не увидите. Каждое растение — отдельный листочек и небольшие подводные корешочки, и от листочка появляется маленький цветочек.
— Вы что, помните по имени каждое растение?
— Я стараюсь их помнить. И я должен их знать не только по именам, но и откуда какое растение к нам приехало. Потому что каждое внесено в базу данных, и ведется его учет. Если оно погибает, мы описываем причины и тоже заносим в базу. Вот эти мангры были нам отданы любителем, у которого они перестали помещаться в аквариуме. Это растение в виде семян я привез из Эквадора. У него воздушные корни вверх торчат. Потому что вода то уходит, то приходит во время прилива, а растению для дыхания необходим кислород, вот оно их отращивает. Это растение было получено из главного ботанического сада на ВДНХ. Это молодые какао, которые мы посадили, когда собрали плоды. Тут масса растений, про историю которых я должен знать, потому что мы часто делимся. А это важно, взято ли растение из природы, или кто-то подарил — в общем, я должен знать его судьбу.
Если Ярославу Морозову, по его словам, ездить в экспедиции за новыми растениями некогда, то Виталий иногда все же в них выбирается.
— Я недавно вернулся из Чили — конечно, привез и семена, и растения, — объясняет он. — Но это на свой страх и риск. Если бы меня остановили на таможне, мне пришлось бы заплатить неплохой штраф.
— А на рентгене не видно, что у вас там семена?
— Может, и видно, а может, невнимательно посмотрели или не до конца поняли. Однажды мы летели из Эквадора и нас заставили перед посадкой пройти в зону таможенного досмотра, где наши вещи открывали. Но поскольку у нас были удостоверения участников международной конференции и мы ничего не воровали, а купили на месте, то нас пропустили, и мы привезли сюда неплохую коллекцию орхидей из Эквадора, Перу и Колумбии.
— Вы в специальные экспедиции ездите?
— В том случае была конференция, которую мы совместили [со сбором материала]. А сейчас была именно командировка, где я посещал большое количество национальных парков Чили и Боливии. Там я изучал условия, в которых они растут, потому что многие растения из тех регионов содержатся у нас и нам нужно знать, какие нужны для этого условия. А условия бывают экзотические, когда, например, растение живет высоко в горах и питается исключительно туманом.
СПРАВКА «Чердака»
Сезонные колебания температур на перуанском побережье невелики, однако зима все же заметно отличается от лета. Вообще, побережье относится к субтропической пустыне, но от холодного течения Гумбольдта образуется туман — гаруа, царящий в этих местах более 200 дней в году. Гаруа, осаждаясь в виде мельчайшей мороси, заметно увлажняет почву, и на безжизненных участках появляется густой покров быстрорастущих трав и эфемеров.
Мы подходим к небольшой зеленой горке, над которой стелется туман из испарителя влаги. Это экспозиция хищных растений. Тут и кувшинчики — саррацении и непентесы, и венерины мухоловки, и жирянки, и росянки.
— Вы правда кормите их мухами?
— Это стандартный вопрос посетителей. Нет, не кормим, и даже вода здесь дистиллированная, то есть мертвая, в которой ничего нет, — объясняет Виталий. — Растения способны жить без дополнительного кормления. К тому же тут летают насекомые: мошки, муравьи, слизни — всем этим растения и сами могут поживиться. Летом мы на жирянках сможем увидеть маленьких белых мошек — вредителей белокрылок. Но растения эти с удовольствием ими питаются. У них на поверхности листьев есть мелкие-мелкие пузыревидные волоски, которые заканчиваются клейкой капелькой. Насекомое садится и приклеивается. А дальше капелька растворяется, подтягиваются другие волоски, и в целом растение постепенно перерабатывает насекомое соками волоска — остается только хитиновый покров.
Из всех растений экспозиции к движению способны только венерины мухоловки. Сарацении и непентесы неподвижны, но зато у их кувшинчиков есть лист-«крышка», которая защищает их от попадания воды во время тропических ливней. А это важно, поскольку внутри кувшинчика содержится жидкость, похожая на желудочный сок, которая переваривает насекомых.
[Ch.]: Как вы принимаете решение, какие растения докупить в коллекцию?
[ВА]: Многого хочется, но не всё можно держать, а что-то по нашим условиям и невозможно, — сокрушается Виталий. — Мы не можем создать экстремальные условия — пустыни или туманы. Поэтому стараемся собрать самое известное и понятное, показать жизненные формы: вот банан — самая большая трава в мире, вот кофе — все его пили, но не все знают, как он выглядит. Конечно, как профессиональному ботанику, мне хочется чего-то и эдакого. Для этих условий у нас есть закрытая коллекция, где мы содержим очень редкие растения, иногда даже краснокнижные, потому что одна из ролей ботанических садов — спасение вымирающих видов с дальнейшим их возвращением в природу, то есть реинтродукция.
[Ch.]: Если какое-то растение полностью исчезнет в дикой природе, из имеющихся образцов его можно будет восстановить?
[ВА]: Есть такие редкие растения, которые на грани вымирания. Думаю, что можно будет [их восстановить], — объясняет Виталий. — Просто сейчас наши площади не позволяют выращивать их в достаточном количестве, потому что, если в природе посадить одно-два растения, будет очень низкая гарантия того, что оно размножится и сможет поддерживать свою популяцию. Над такими задачами работают крупные ботсады, у которых есть специальные оранжереи, где они выращивают вымирающие растения, либо выращивают культуру тканей. А у нас максимум по два-три экземпляра одного растения. И потом, в отличие от академических садов, у нас больше образовательная функция.
[Ch.]: Какие растения вы хотели бы иметь, но не можете?
[ВА]: У меня есть интерес — это представители семейства бромелиевых. Одно у вас над головой — эхмея Фостера. Довольно крупное семейство однодольных растений — за ними я и ездил в Чили. Это тропические растения, но в Чили некоторые бромелиевые растут и прямо в пустыне. А есть еще редкие представители бромелиевых, которые растут высоко в горах, на высоте 4000—5000 метров. В оранжерее таких условий я создать не могу, но растения я приобретал. Правда, там был не совсем успех — растения я потерял. Поэтому есть еще к чему стремиться. Иногда любители приносят довольно редкие, необычные растения, которые они где-то покупают или привозят из отпуска, поев каких-нибудь редких тропических фруктов. Недавно в коллекцию кактусов принесли редкого представителя бромелиевых. У меня было одно такое растение — я над ним трясся, и у меня оно не хотело расти. Мне в оранжерее не удалось его вырастить, а тут какой-то любитель пришел и отдал.
[Ch.]: Есть ли у вас личная большая амбиция насчет коллекции?
[ВА]: У меня есть стремление к преобразованию и улучшению с целью показать разнообразие растительного мира. Сейчас многое доступно через интернет, но, когда ты сюда приходишь и видишь эту влагу, этот аромат, видишь эти живые растения, это совершенно другие ощущения.
Культура
Основная задача Аптекарского огорода действительно не столько научная, сколько культурно-просветительская, поэтому музыкальными вечерами, выставками, фестивалями, кинопоказами и мастер-классами ботанический сад в центре Москвы известен чуть ли не больше, чем собственно коллекцией растений. Такой вектор развития задает директор Алексей Ретеюм.
Мы наскоро беседуем с ним в пустом зале театра («Не антрепризный, а репертуарный, постоянно действующий уже восемь лет!» — с гордостью замечает Алексей.), поскольку ему нужно срочно бежать на встречу с японским послом. Такие встречи составляют значительную часть его работы.
[АР]: Первые звонки по работе начинаются в восемь с чем-то утра. Первые встречи стараюсь назначать на 10-11 утра, — объясняет директор. — Они могут быть в университете, или это интервью на радио, запись какой-нибудь программы, участие в фильмах, передачах или визиты разнообразных партнеров в сад, совещания там же, встречи с дипломатами, артистами, академиками, иностранными гостями, сотрудниками сада и так далее.
[Ch.]: Управлять ботсадом — это как управлять любой организацией или есть какие-то нюансы?
[АР]: Смотря как подходить к делу. Можно формально — следуя должностной инструкции (слава богу, у меня ее все еще нет), а можно представить себе, что это центр науки, культуры, образования, просвещения — и безмерно расширять спектр деятельности сада, насколько это возможно. Вчера, например, я читал повесть Пушкина «Метель» под аккомпанемент струнного квартета. В мои должностные обязанности это не входит, но, по-моему, у меня это получилось неплохо — можете почитать отзывы. А завтра в Субтропической оранжерее сада будет концерт музыки эпохи барокко, на котором будут исполняться произведения Георга Фридриха Генделя, Генри Пёрселла, Иоганна Адольфа Хассе и других композиторов. Управлять садом в том смысле, как я это понимаю, — это включаться во всевозможную культуру, разные проекты, ботанические и другие естественно-научные, проекты в области изобразительного, перформативного искусства. Это создавать в саду театр, организовывать по семь концертов в неделю, это бесконечно придумывать новые ботанические и ландшафтно-архитектурные экспозиции, это иметь партнерские отношения с всевозможнейшими организациями и частными лицами по всему миру. Это развивать всевозможные отношения, связи. Это позиционировать ботсад как реальный центр науки, образования и культуры мирового значения. Это договариваться с театром La Scala о том, чтобы они прислали сюда выступающих у них артистов.
Позиция директора сада, на которой я нахожусь уже 26 лет, предоставляет исключительные возможности, чтобы сделать это место действительно интересным для миллионов людей с самыми разнообразными вкусами, взглядами и ощущениями жизни. Это могут быть люди, бесконечно далекие от ботаники, которые, тем не менее, придут сюда, например, на концерт Линды, или на этнический концерт, или на достаточно сложные для восприятия музыкальные квартирники современного американского неоклассицизма, или на джазовые вечера, или на музыкальные вечера эпохи барокко, или на поэтические музыкальные вечера, на которых я сам пробую выступать в качестве артиста. Вчера, кстати, был мой дебют. Я впервые выступал в этом качестве.
[Ch.]: То есть для вас ботанический сад — это центр культуры?
[АР]: И образования, и науки — всего. Просто у нас есть традиционные виды деятельности — наука, образование, просвещение, которые всегда были, всегда будут, и мы интенсивно занимаемся их развитием тоже. Мы развиваем экспозиции, развиваем различные научные программы, строим оранжереи, расширяем ботанические коллекции — я все время этим занят. Но плюс к этому — новый тренд: это и превращение сада в культурный центр. Мне это очень нравится. Мне кажется, что именно в сочетании всех этих разнообразных видов деятельности залог успеха и состоит.
Не мешкая, директор Аптекарского огорода дарит «Чердаку» богато оформленный глянцевый буклет, путеводитель по саду, и тут же сам начинает перелистывать, любовно приговаривая: «...Много всего происходит: и театр, и таперский клуб, и выставки изобразительного искусства, инсталляции ленд-арта, выставки бонсай…. Тут есть и раздел про всех наших сотрудников, и про меня, как я веду концерты в большом зале консерватории или собственную передачу на радио “Культура”, называется “Органика”».
Помимо прочего, Алексей считает, что ботанический сад должен пропагандировать современные подходы к улучшению городской среды, демонстрировать, как сделать ее экологически чистой, красивой и продуманной.
[АР]: Одна из глобальных задач сада — это наслаждение людей красотой. Сад таким образом служит одной очень важной цели — смягчению нравов, как говорили в былое время. Для того чтобы люди полюбили растения за их красоту, необычность, разнообразие, исполнились уважения к науке ботанике, — говорит Алексей. — Ботсад — место, где должны гармонично сосуществовать растения, люди, животные и, конечно же, искусство. Люди, придя сюда, должны стать богаче душевно. Если понимать ботанический сад таким образом, это островок будущего. Это некий идеал и пример того, как в будущем может быть устроено вообще все пространство жизни людей. Я придумал себе ситуацию (я же депутат этого округа, знаете, да?), ну вот... что скоро весь транспорт уйдет под землю, все улицы — Проспект Мира, Грохольский переулок —превратятся в такие сады или даже леса.
[Ch.]: ???
[АР]: Так и будет, 100 процентов! Машины на поверхности города вообще не нужны. Ты там будешь нажимать на кнопку в автоматическом (электрическом или водородном) автомобиле, указывать адрес, и он тебя под землей, за 15-20 минут, без пробок, довозит до нужной точки. После этого ты выбираешься на поверхность, а вокруг сады, красивые здания и вообще нет никаких следов транспорта. Транспорт — это травматично, опасно, неэстетично, шумно, и это все будет под землей. А все пространства, которые ныне занимает транспорт, — Садовое кольцо, все магистрали — будут зелеными пространствами. Останутся один-два туристических маршрута, где аккуратненько, за заборчиком, будут ходить электроавтобусики или трамвайчики и показывать красоты города — от исторических памятников никуда не денешься. Но эти автобусики будут тотально отделены от людей, как поезда Синкансэн, они никак не смогут пересечься. И так будет устроена Москва будущего.
Ведь цивилизация развивается прогрессивно, существует очень много современных подходов, современные технологии, экологические приоритеты в политике государства и вообще мира — рано или поздно мы задумаемся, чтобы охранять природную составляющую и формировать комфортную городскую среду. Это городская среда, где транспорт — отдельно, где он как бы независимо существует. Это недалекое будущее, 100 лет.
[Ch.]: Сейчас скорее кажется, что экология не является особенно важной частью политики…
[АР]: Это только некоторым так кажется, на самом деле вовсе нет. Очень существенно повысилось и качество топлива, и уменьшилось количество выбросов в атмосферу, и государственный контроль повысился.
[Ch.]: Нет, выбросы в целом растут — это ясно из статистики.
[АР]: Нет, выбросы уменьшаются, и города становятся чище, чище анализы воды. Если раньше трудно себе было представить, что все дворы будут не заасфальтированы, то теперь во всех машинах совершенно другое качество топлива, выбросы «жигулей» или «Волги» 70-х и нынешних «мерседеса» и «фольксвагена» очень отличаются, — продолжает Алексей, — и поэтому сейчас нет смысла оставлять дворы запечатанными асфальтом — в них можно оставлять открытый грунт или плитку, чтобы вода просачивалась. Масло в машинах уже никто не меняет во дворах, стоящие машины экологии никакого ущерба не наносят. Пробы воздуха и воды намного чище. Мы даже в центре города собираем дождевую воду для полива растений, и химические анализы показывают, что в ней практически нет загрязнений. То, что дождевая вода в самом центре Москвы сходу годится для полива самых требовательных растений (и это на основании независимых анализов, которые мы делаем в МГУ на химическом факультете), показывает, что да, действительно, качество среды улучшается.
[Ch.]: Значит, все хорошо. Но ведь есть и проблемы?
[АР]: Огромное количество, и мы их постепенно пытаемся решать. Скажем, сохранение биоразнообразия — это огромная экологическая проблема. Для этого у нас сейчас создается лаборатория микроклонального размножения растений для сохранения редких и исчезающих видов. Параллельно мы создали экспозицию флоры средней полосы России, где культивируем в искусственных условиях города порядка 20% всей флоры этой зоны. Потом мы пытаемся распространять информацию о правильных подходах и методах, например сохранения биоразнообразия, улучшения городской среды, насыщения ее правильно организованными экологическими элементами.
[Ch.]: Например?
[АР]: Например, замена газонов на разнотравье. Во-первых, это биоразнообразие. Во-вторых, прилетают всякие насекомые — пчелы, мухи — их едят птицы. Это сбалансированные квазиприродные экосистемы. Если бы вокруг памятника князю Владимиру был не газон, а луг, это было бы и исторически более интересно. Согласитесь, во времена князя Владимира трудно было представить газоны, а луга существовали. Это была бы гораздо более эстетическая история, там могли бы расти васильки, ромашки, манжетки — это было бы круто. Тем более что существует концепция биоразнообразия, поддерживаемая правительством и указами президента, и эта программа может быть реализована не только в заказниках, заповедниках и дикой природе, но и в городах. Как частный случай, это может быть строительство «зеленых коридоров». К примеру, в Лосином Острове давно можно, как это сделано во всей Европе, построить огромный мост над МКАД, чтобы животные могли по нему переходить туда-сюда. А ботанические сады должны быть впереди, в авангарде этого мышления. Потому что их сотрудники знают, как правильно создавать комфортную и гармоничную городскую среду.
[Ch.]: Мосты для животных — это впечатляет. А для людей что? Что можно поменять в каждом дворе, например?
[АР]: Нет предела совершенству. Некоторые идеи еще законодательно не оформлены… но, может быть, скоро будут закреплены СНиПы по озелененным крышам. И все крыши будут зеленые. Это в перспективе очень правильно, потому что ультрафиолет губителен практически для любого покрытия, а для растений — наоборот, источник энергии. Небольшой и несложный пирог из корнезащиты, плодородного слоя и растений и гидроизоляции толщиной 15 см позволяет существенно сэкономить на охлаждении помещений верхних этажей в летнее время, потому что он очень теплонепроницаем. Кроме того, испарение воды поглощает много энергии, охлаждая крышу. А зимой, наоборот, теплонепроницаемость такого пирога позволит сохранить огромное количество тепла. Надеюсь, что этот подход станет повсеместным и общепринятым очень скоро. Следующая задача — распечатывание города вообще. Кроме магистралей, которые еще не перемещены под землю, все дворы и внутренние проезды должны быть водопроницаемы. В жару они будут дополнительно охлаждаться за счет испарения воды, равномерно будут снабжаться влагой корневые системы деревьев и кустарников. Это существенно уменьшит нагрузку на ливневую канализацию, да и эстетически это будет выглядеть гораздо лучше. В общем, одни плюсы и никаких минусов.
Ни к какому загрязнению это не приведет благодаря возросшему качеству бензина и технологиям, используемым в двигателях современных автомобилей. У нас в саду тоже всюду водопроницаемые поверхности. Есть, конечно, и места, где остаются классические газоны. Но на подавляющей части территории сада именно тенистые и разнотравные сообщества, где мы никогда не косим, кроме сверхпарадных местечек. Но от них легко можно отказаться в 90% случаев. Кошение травы — это нудно и монотонно, это огромный ручной труд. У нас работают электронные газонокосилки, но это только у нас, потому что мы впереди планеты всей, а так-то это ведь ручной труд, дополнительные выбросы от бензина, шум, слишком быстрое испарение воды (разнотравные луга сохраняют влагу гораздо дольше), ну а кроме того, газоны не привлекают ни насекомых, ни птиц. Иными словами, разнотравье — это почти всегда хорошо. Кроме того, мы много лет уже не убираем листья — это один из стандартов нашей экологической политики. В правительстве Москвы уже приняты соответствующие нормативы, что в домах это делается по желанию жильцов, хотя я бы обязал листья сохранять, потому что иначе нарушается круговорот питательных веществ в почве. Вот у нас скоро вырастут эфемероиды (первоцветы), которые никто в таком количестве, как мне кажется, кроме нас не культивирует, а по завершении их вегетационного периода — в середине мая — от этих прошлогодних листьев ничего не останется. При правильной экологической политике они разрушаются очень быстро, надо их просто оставить в покое.
[Ch.]: Не вредят ли растениям выбросы транспорта?
[АР]: В подавляющем большинстве случаев растениям это не вредит. На пыль растения по большей части не реагируют. Раньше были выбросы тяжелых металлов, сейчас они очень, очень сильно сократились. Соль раньше тоже выбрасывалась в больших количествах для таяния снега, сейчас совершенно новые стандарты на реактивы, и растения не чувствуют ущерба. Даже липы на Проспекте мира раньше достаточно сильно болели из-за солей, а сейчас они в прекрасном состоянии, а все реактивы проходят государственную экологическую экспертизу, чтобы не нанести вред растениям. Но отказаться от реактивов невозможно — машины будут сталкиваться, люди ломать ноги.
[Ch.]: Как инстаграм Аптекарского огорода стал самым популярным среди ботанических садов? Вы специально задались этой целью?
[АР]: Нет, специально не ставили, но вот получилось. Смысл в том, чтобы был предельной разнообразный контент, интересный и красивый русский язык, без орфографических, стилистических и пунктуационных погрешностей — мы все-таки одна из витрин Московского университета, старейшего классического академического университета в России, и поэтому мы пытаемся быть безупречными в инстаграме… Язык — он не должен быть слишком академический, должен быть с элементами правильно включенного сленга, должны быть фишки. Я даже когда читаю лекции по пиару учреждений науки, культуры и образования, лекцию называю «Стратегии, приемы, подходы, фишки», потому что фишки должны быть. Например, коты в Аптекарском огороде оказались прямыми потомками служебных котов Петра I — эту новость подхватывает ИТАР-ТАСС, Российская газета....
[Ch.]: К вам сюда приезжали генетики, брали пробы?
[АР]: Да нет, конечно. Это шутка. И не к первому апреля, а безотносительно. Но все это приняли всерьез. Недавно меня пригласили прочесть лекцию по пиару в посольстве Японии. Они для своего персонала хотели понять, как удалось достичь таких немыслимых успехов в пиаре.
[Ch.]: Сейчас такие новости будут подпадать под закон о фейкньюс.
[АР]: Не будут
[Ch.]: Почему?
[АР]: Ну потому что. Потому что законы всегда имеют ограниченность применения. Фейкньюс — это когда кого-то обижают или что-то такое некорректное по отношению к кому-нибудь.
[Ch.]: Вдруг кто-то пожалуется? Скажет: «Я думал, что коты на самом деле...»
[АР]: Глупости. Я не читал этот закон, но если такая информация подпадет под какой нибудь закон, сумеем защититься. В мире существует много глупых законов.
[Ch.]: Как вы подбираете коллектив?
[АР]: Нужно, чтобы люди были энтузиасты дела, только и думали о том, как улучшить коллекцию, как найти новые подходы, как сделать так, чтобы растение выглядело лучше и ему было лучше жить. И с другой стороны – профессионализм. Никакие другие составляющие не принципиальны. Коллекция не будет развиваться, если не будет человека, который не будет непосредственно со страшной силой увлечен ею. Я очень увлечен нашим садом и хочу, чтобы он действительно звучал везде, и все для этого делаю.
Евгения Щербина